(продолжение)

Глава 25

           

После этого к Оле он больше не приходил, даже не объяснился с ней, хотя понимал, что разговор этот неминуем. А она его не осуждала, понимая, что это - единственно верное решение.

Всё в жизни продиктовано страстями. Влюбленность не закончилась удовлетворением чувственности. Дима чувствовал её желание навсегда расстаться с ним. Поступки, которыми она пыталась шокировать его, были продиктованы именно этим. Она добивалась того, чтобы он сам оттолкнул её от себя, но воспоминания о безумных ночах не позволяли сделать это. Он не допускал даже мысли о том, что она может распорядиться собой по своему усмотрению.

Не сразу Оля поняла, что не без причастности Димы она одного за другим теряет своих поклонников. На молоковозе водителем стал работать мужчина среднего возраста, зачастивший к ней за молоком бригадир лесорубов, приехавших на лесозаготовки, исчез как-то странно, даже деньги за молоко отдал не ей, а передал через соседку. Николай, приехавший позавчера вторично в деревню, чтобы объясниться с ней, вчера неожиданно уехал.

Дикий зверь ревности не давал Диме покоя, он изнемогал, ярость поднималась изнутри, царапая его сердце, воображение рисовало одну картину циничнее другой. Николай опять ночевал у неё, и этим всё было сказано. Душила злоба оттого, что она изменяет ему, что так исковеркала его жизнь.

Он появился на ферме, когда там ещё оставались некоторые доярки.

- Как ты могла? Объясни, как ты могла?

- В чём ты меня обвиняешь? В том, что я хочу мужской ласки? Тебе не понять, что значит одинокая постель, когда никто не согреет тебя своим теплом.

Она нечаянно выронила из рук ключи и наклонилась, чтобы поднять их. В глубоком вырезе её блузки он увидел ложбинку между грудями. Желание близости с этой женщиной было так велико, что он подошёл и дрожащими пальцами стал расстёгивать пуговицы на её блузке. Она оттолкнула его. От неожиданности он оступился и ударился о дверь, она распахнулась. Доярки видели, как их директор чуть не вылетел из этой двери. Буквально миг стоял он в нерешительности, закрыл дверь на крючок и повернулся к ней. От выражения его лица она содрогнулась и стала медленно отступать к стене. Он не первый раз брал её силой, но сегодня впервые она не хотела близости с ним. Отступать было некуда.

- 

Раздевайся, - почти шёпотом выдохнул он, а она не понимала, чего хочет от неё этот человек, неподвижно стояла у стены, и всё надеялась на то, что он сейчас улыбнётся ей и извинится за эту дикую шутку.

- Раздевайся, - повторил он.

- Но я - не животное, я не хочу.

- Ты хуже и опаснее любого животного.

- Я не хочу, я не могу, я устала, - твердила она.

- Ты так старалась всю ночь ублажать Николая, что устала. - С побелевшим от гнева и перекошенным лицом он стал срывать с неё одежду.

Оля почти не сопротивлялась, так велики были растерянность и страх от вида этого человека-зверя, она неловко старалась прикрыть ладонями своё всё более оголявшееся тело.

Она лежала безучастная, а он мучил и мял её тело, стараясь причинить такую же боль, какую испытывало его дикое сердце от ревности. По мере того, как им осознавалась степень той дикости, которая сейчас здесь происходит, он стал молить о том, чтобы она ударила его, сделала что угодно, но не молчала. Впервые её тело не ответило на его позыв. Он понимал, произошло непоправимое. Их отношениям уже никогда не быть прежними. Бог мой, женщину, которую он любил более двадцати лет, сейчас раздавил, растоптал. Но он её любил.

Она неподвижно лежала всё в той же позе.

- Оленька, - он опустился перед ней на колени. Прости меня, если можешь. Мне хотелось убить тебя. Мне было так больно. Я безумно люблю тебя. Прости меня.

Он целовал её руки и думал о том, что обречён любить эту женщину до конца своих дней. Она встала, не одеваясь, сдернула висевший кусок чистой марли на верёвке и подошла к умывальнику. Он с недоумением смотрел на то, как она мочит эту марлю и с брезгливым выражением лица обтирает руки, шею грудь и живот, словно тело её было чем-то вымазано. Но в этот момент её начало тошнить, казалось, её всю сейчас вывернет наизнанку. Он догадался, у неё опять начинается нервный срыв, который теперь проявлялся таким образом. Обессиленная, она опустилась на топчан.

- Лучше бы ты меня убил.

- Ну, прости, прости меня, - он целовал её ладони.

Оттолкнув его, она встала и начала собирать разбросанную одежду.

- Я этого никогда не пойму, забыть тем более не смогу.

- Жить я вам с Николаем в деревне не позволю. Уезжай.

После того, как разъяренный директор ушёл, доярка Таня, рискнула посмотреть, что же там произошло. Оля продолжала обтирать своё обнаженное тело влажной тряпкой. Её опять тошнило

- Господи, да что же это такое? Зачем так мучить друг друга? Это ты всё ищешь принца заморского. Мы все устали от ваших разборок...

Она помогла Оле одеться, и они вместе направились к дому. Самым большим благом для Оли сейчас было лечь и заснуть, но сон не шёл. Внутри что-то сжалось и дрожало. Не было слёз и обиды, она была просто раздавлена. У каждого человека есть своя миссия на земле, свой удел. Видимо мой удел радости и счастья закончился со смертью мужа, а сейчас я познаю позор, унижение и обиду. Она понимала, что эта душевная рана заживёт ещё не скоро, осознавала, что сейчас искалечено, унижено не её тело, а душа. Убита любовь. Теперь он уже не был опасным для неё.

Взяв ножницы, Оля села обрезать головки лука, подготовленного к посадке. Наверное, надо выпить что-то успокаивающее, чтобы унять эту противную дрожь в теле. Таблеток и микстур никаких не было, и тогда она выпила водки, но не почувствовала даже её горечи. Расслабление не наступило, она выпила ещё.

Ноги привели Диму к спасительному очагу, к родительскому дому. Он сел на задворках. Не поведаешь никому об этой боли. В его мозгу, как в кино, мелькали кадры из далёкого и не совсем далёкого прошлого. Вспомнилось, как впервые целовался с ней под зарослями белой сирени. Хмельная весна его любви закончилась неожиданно. Вспомнил её счастливую, сияющую и немного смущенную в фате рядом с Мишей. Вспомнил её над холмиком погребённого мужа, вспомнил тонкие обнимающие его шею руки, страстные поцелуи, восторг от близости с ней и, наконец, раздавленную и поруганную сегодня.

Вскочив, он направился к её дому. В комнате на столе он увидел ножницы, лук, бутылку с водкой и рюмку. Сердце его сжалось.

Замуж за Николая она так и не вышла. Теперь, не скрываясь ни от кого, словно бросая вызов всем, Дима поступал сообразно своему желанию, словно разум покинул его. Почти силой он подчинял её себе, понимая, что если в ближайшее время она не покорится ему, можно однозначно считать её потерянной для себя. Деревня замерла, притихла. Все ждали развязки. Но проходило время, Галя продолжала хранить молчание, словно ничего не происходило, и как-то само собой получилось так, что их отношения перестали интересовать односельчан.

Но именно в это время Дима изменился в общении с людьми. Всегда общительный, готовый выслушать любого, теперь он ограничил круг своего общения и одновременно расширил круг вопросов, за который отвечали подчиненные. Все понимали, что всё это связано с неустроенностью личной жизни директора, и не понимали, почему так сложны отношения двух любящих людей. Не знали они ещё того, что парторг совхоза попробовал указать директору на его аморальное поведение. В результате - освобожденному парторгу пришлось стать не освобождённым и слесарить в мастерских.

Оля не раз задумывалась, почему любовь к мужу и любовь к Диме такие непохожие. При совместной жизни с Мишей ей и в голову не могла прийти мысль о возможных увлечениях на стороне. Почему же сейчас в отношениях с Димой я сознательно провоцирую его ревность, не чувствуя при этом угрызения совести, вымещаю на нем свою вдовью долю. Кто виноват в том, что я не решилась соединить свою судьбу с Николаем. Согласись я на это, смог ли мне помешать Дима. Но было, было время, когда я боготворила Диму. Значит, прошла любовь. Как всё неинтересно, пусто и обыденно. Как хорошо, что скоро сын окончит институт и вернётся домой.

Андрей защищал диплом и должен был вернуться через неделю. Сегодня было последнее свидание с Димой, так считала Оля. Оно не огорчало и не радовало её. Жизнь уже заканчивалась. К этому последнему свиданию она подготовилась, устроила маленький праздник, чем удивила его.

- Что означает этот “ужин при свечах”?

- Это наш прощальный ужин.

- Оленька, неужели ты так и не поняла того, что ты - моя жена. С того самого дня, когда взаимные чувства связали нас в единое целое, я не живу с Галей. Именно этим были продиктованы мои нелицеприятные выходки и мои домогательства. Я - живой человек.

- Дима, что ты такое говоришь? Почему ты об этом не говорил мне раньше?

- Это могло изменить наши отношения?

- Я всё время считала её женой, а себя любовницей. Зачем же она приходила меня уговаривать?

- Что!?

Успокойся, это уже наше прошлое и к настоящему не имеет никакого отношения. Как много ошибок совершают люди в жизни, ошибок, о которых потом сожалеют. Но время ушло, и уже ничего не изменишь. Дима, Дима...

- Моя самая большая вина перед тобой заключается в том, что я убил в тебе ту неповторимость, ту особенность, которой природа награждает не каждую женщину.

Она смотрела в его увлажнившиеся глаза, жалела его и сожалела о том, что пора страстей прошла, и не за горами старость.

- У нас тоже были минуты счастья. Будем жить этой памятью.

- Моё чувство к тебе не угасло, и мы не имеем права расставаться. Галя уже никогда не станет мне женой. Я знаю о том, что приезжает Андрей. Но у нас есть дом матери. Мы с тобой можем перебраться жить туда.

- Поздно начинать жизнь с начала.

Он смотрел на неё и думал о том, что уже через неделю под крышей этого дома закипит новая жизнь, всё здесь будет по другому, но ещё не раз эта женщина будет вспоминать шальные ночи любви, проведенные с ним, как и он не сможет этого забыть.

(продолжение следует)